Мы часто выносим суждения опираясь на что то внешнее, на стимулы которые видим, трогаем и ощущаем тем или иным способом. Мы выстраиваем свои отношения с кажущимися нам реальными вещами, местами, людьми и событиями привычными, понятными нам методами.
Мы говорим — здесь мне хорошо, а вот здесь мне плохо. Мне нравится это, а вот это уже не очень нравится. Да или нет. Иногда, не так часто, но все же порой, мы оказываемся где то посередине, прямо на этой черте между там и здесь.
Впервые я взял в руки произведение Джойса когда мне только исполнился 21 год. Тогда я очень много читал, делал это с таким рвением и усердием что сам себе поражался. Это было утоление звериного голода к знаниям и наверное, своеобразный побег от внешнего мира, который уже тогда начинал меня прилично утомлять.
Все вокруг говорили о Джойсе. «Изгнанники». «Портрет художника в юности», «Поминки по Финнигану». Мне с первого раза хватило решимости на «Улисс». Тогда я решил поделиться своим намерением прочитать это произведение с одной своей знакомой, литературоведом в Санкт Петербурге, хотя скорее это было больше хвастовстовм, нежели разделением грядущей радости прочтения великого произведения. Тогда, спустя мгновение полной тишины она с умилением посмотрела на меня и заявила что еще слишком рано, рано для меня и для «Улисса». Сказала что я вряд ли пойму эту книгу на данном этапе своей жизни и что время еще не пришло. Фыркнув в ответ я в тот же вечер с еще большей мотивацией начал читать.
Спустя неделю и примерно около 200 страниц текста я пришел к безмолвному согласию с мнением моей питерской знакомой. Я действительно был не в состоянии принять Джойса и его тип повествования. Не могу сказать что это было сложно или требовало чего то особенного, скорее формат моего внутреннего мира был не совместим с миром созданным Джойсом. По крайней мере на том этапе моей жизни. Я отложил книгу в сторону и принялся за перечитывание «Вакханок».
Такое случается не только с книгами, мы часто бываем не готовы принять или осознать очень многое — людей, события и места.
Лиссабон для меня это «Улисс» Джойса. Крайне комплексный, сложный, полный своего особенного повествования город. Безмерно красивый и противоречивый, странный, таинственный и в то же время очень человечный город. Город который я сперва отверг, но спустя три года, оказался его преданным сыном. Лиссабон, вот эта история о тебе. Для тебя.
Город-человек.
Прекрасная авенида, точнее так ее здесь называют местные опуская полное название Либердаде. Говорят что по тем линиям где сегодня расположены ручейки и небольшие фонтаны, когда то в 18 веке проходили разломы земли оставшиеся после великого Лиссабонского землятрясения. Небольшие зеленые кафе уютными столиками и едва различимой музыкой зовущие выпить чашку утреннего кофе. Португалки в деловых костюмах с крепко собранными хвостами, важно выстукивают каблуками свой путь в офисные будни, индусы спешащие поскорее открыть свои лавки расположенные на параллельной улице, туристы заглядывающие в окна дорогих бутиков, голуби мерно выгуливающие себя по белоснежному калсаду и одинокие полицейские зачем то охраняющие особо важные магазины набитые безвкусными часами, пиджаками и сумками.
Где было примирение, — молвил Стивен, — там прежде должен был быть разрыв.
И это несомненная правда. Сегодняшний мирный, сияющий солнечным светом, бесконечно прекрасный Лиссабон не всегда был таким. Раздираемый на части на протяжении веков этот город повидал многое. Мавры и Тамплиеры, землетрясения (да их было немногим больше чем одно) и множественные протесты и восстания, пылающие костры инквизиции и даже теневая война во время Второй Мировой. Лиссабон видел все. От прекрасных португалок, в свое время заслуженно считавшихся самыми нарядными, ухоженными и богатыми женщинами Европы до просящих милостыню пьяных вдрызг бывших инженеров и служителей режима Салазара. В этом и заключается прелестная странность этого города — его многообразие и множественность граней из которых соткана история.
Лиссабон как настоящий герой прошел сквозь огонь и воду, подобно фениксу этот сияющий город несколько раз возрождался в буквальном смысле слова из пепла, собирал себя заново возводя новое на руинах искареженнего старого. Великое Лиссабонское землятресение тому яркий и неоспоримый пример. Ни на что не похожий и в то же самое время вобравший в себя черты крупнейших европейских городов. Фонари из Парижа, площадь из Венеции, некоторые детали из Рима. Жители со всех точек земного шара.
Со времен когда португалки были самыми богато одетыми, вкусно пахнущими, неописуемо красивыми, а португальцы не знали инфантилизма и умели прекрасно сражаться и как партизаны и на передовой, с тех времен многое изменилось. Богато одетым перестало быть модно и португальские принцессы переобулись в кеды и джинсы. Мужчины стали все больше принимать на себя феминистические черты, а женщины прикрылись от неравноправия щитом феминизма. Все перевернулось с ног на голову, что впрочем на мой взгляд еще больше украсило и без того красивых алфазем. Придало им некий шарм.
Лиссабон стоит в стороне от всех городов Португалии. Он занимает особую, доступную ему одному позицию. Позицию власти, силы, регалий, позицую обусловленную множеством факторов, от исторических до культурологических.
Этот город открывает себя постепенно, не сразу и не каждому. Для того что бы его узнать, нужно почувствовать его запах, увидеть множество его нарядов, взглянуть на те части, которые скрыты от посторонних глаз. Только так и никак иначе. Лиссабон хранит множество секретов, эти осколки прошлых лет спрятаны повсюду, в узких переулках, в отблеске плитки, в запахе застоялой воды в резервуаре старинного фонтана, в глазах португалки взращенной на семи холмах, в дрожащих от постоянного напряжения руках старика, владельца обувной мастерской на Шиадо. Главное быть внимательным и смотреть глубоко, как бы сквозь настоящее. Это поможет.
Река Тежу. Река океан. Река в чьей власти были жизни жителей Лиссабона в 18 веке. Да и во все другие века тоже. Река, отправлявшая своих сынов в бесконечно опасные путешествия, на встречу неизвестности сокрытой безграничным пространством матери Земли.
Сегодня.
Двадцать первый век все же и я уже умею переключать песни в своем телефоне, прибавлять громкость в моменты когда я не хочу слышать окружающий мир. Я стою у самой кромки реки, глазею на проплывающие мимо корабли, прячусь от солнечного диска за ярко красными грузовыми контейнерами раскидаными в аккуратном порядке вдоль зоны разгрузки. Я смотрю вдаль, туда где заканчивается этот прекрасный город и начинается Он. Царь Океан, властитель всего живого, хранитель тайн. Там горизонт неизвестности. Я закрываю на мгновение глаза и представляю себе впечатляющие своей мощью и масштабом корабли, отплывающие на встречу приключениям, отправляющиеся на поиски новых земель, сокровищ и чудес. Я представляю себе вереницы людей провожающих своих близких и слезы черноволосых португалок не имеющих представления о будущем, но живущих надеждой на возвращение своих возлюбленных. Как бы там и здесь одновременно, левитирую в пространственно временном континууме, кайфую от этих ощущений и нестерпимо желаю ими с кем-нибудь поделиться. Выхватываю взглядом неспешно выгуливающую себя пару. Может с ними поделиться своим континуумом? Дать им хотя бы ненадолго поглазеть на Лиссабон до землетрясения, девушке примерить платье в пол и обшитые стразами туфли, а ее молодому человеку вручить настоящую морскую офицерскую саблю с клинком в 800 мм? Воодушевляюсь. Ловлю на себе их подозрительные взгляды одновременно отпуская подогревавшее меня желание. Не поймут. Да и не надо им. Вздыхаю. Ухожу прочь.
Улыбаюсь.
Надежда — возможно главное качество португальцев, абсолютно влюбившее меня в них. Бесконечная, не имеющая границ надежда. Это касается абсолютно всего. Надежда на победу, на светлое будущее, на любовь, надежда на благоволение Господа. А там где надежда, там и детсткая наивность. А там где детская наивность там и любовь. И вот этими тремя факторами я и описываю обычно португальцев. Надежда, наивность и любовь.
Лиссабон не создает ощущения принадлежности кому либо, какой-либо нации или стране. Если честно, Лиссабон как будто существует сам по себе, независимо ни от чего, он просто есть и своей благородностью и великодушием позволяет нам пребывать в его стенах, как бы находиться на его территории. Безусловно, это абсолютно священная, особенная земля имеющая важнейшее значение не только для Португальцев, но и для всего человечества. И семь холмов здесь не просто так. Семь. Это волшебное число. Знак ангела. Магический номер. Мы воспринимаем этот мир сквозь 7 отверстий в наших телах, совершаем семь земных грехов, познаем семь божественных тайн, несем в себе семь энерегетических дисков или чакр. Калипсо. Эта нимфа держала Одиссея, отца Лиссабона в плену ровно семь лет. Семь дней недели, семь основных нот в музыке, семь цветов радуги, семь видов живых клеток. Семь холмов Лиссабона. Этот волшебный город не что иное как часть божественного плана заключенного в число семь. Не больше и не меньше. Естественная, неотъемлемая часть Земли. И мы здесь только гости. Ну, а раз мы лишь гости и все временно, материально и имеет свой срок годности, то чего бояться тогда? Ну уж точно не «Улисса». Брать и читать! Даже не понимая ни слова, впитывать в себя прекрасный слог Джойса. Потом аукнется, спустя годы, в момент когда случайное знакомство наречет вас эрудитом.
Так и с Лиссабоном. Не надо бояться. Смело открывайте первые страницы и не бойтесь дочитать его до конца.
Каждая жизнь — множество дней, чередой один за другим. Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя.
